... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | On dirait qu’il y avait quelque chose de joyeux et de pittoresque dans le couloir de la forêt qui luisait d’un jaune pur et uni tout en s’étendant à perte de vue. Je me suis approché. C’était un champ abandonné, négligé depuis longtemps et envahi de mauvaises herbes et de petits arbustes. Une odeur agréable, amère et florale en a soudainement émané. «Mais c’est de la Barbarée, - me suis-je souvenu d’un atlas botanique, - elle ressemble aux mauvaises herbes ». Le vent frais a animé le champ en faisant danser les vagues dorées sur toute l’étendue de la forêt jusqu’à sa lisière, tout en provoquant le contraste du vert foncé et du jaune clair. «On dirait une coupe précieuse sertie de malachite»,- me suis-je fait la comparaison. Le milan survolait le ciel brûlant de juin. La chaleur annonçait l’orage. A l’ouest de l’horizon le ciel s’assombrissait se couvrant de nuages de pluie. Et ce n’est qu’au zénith que les nuages rugueux aux flancs entremêlés brillaient tout en éblouissant de leur couleur argentée. Le vent se renforçait et faisait valser toute l’inflorescence de la Barbarée. On entendait grisoller de nombreuses alouettes invisibles, et on avait l’impression que les fleurs, la forêt et ce champ, délaissé par l’homme, chantaient avant l’orage. Et voilà les Barbarées dorées recouvertes de grisaille. Certaines alouettes voltigeaient d’une fleur à l’autre tout en animant l’environnement avec leur chant incessant. D’autres, en battant des ailes, montaient à 4-5 mètres de la terre tout en chantant la vie. Des nuages orageux s’échelonnaient dans le ciel. Ces nuages étaient d’un rose bleuâtre, incandescents de l’intérieur. J’ai aperçu qu’il ne restait qu’un petit hublot bleu au-dessus de la forêt à travers lequel les rayons descendaient en énorme cascade afin de remplir d’une douce et chaleureuse lumière la flore parfumée d’été. La tempête se déchaînait en silence tout en faisant voler le duvet des peupliers dans l’air. Mais le tonnerre gronda et les premières gouttes de pluie s’écrasèrent contre la fleur dorée de la Barbarée. Au moment même où il plut des hallebardes on eut l’impression que la nature entière, les arbres, les fleurs, les oiseaux et animaux, se sont réjouis de cette pluie étincelante formée d’une dense nappe d’eau. Trempé jusqu’aux os, seul au milieu de ce champ embrumé et soudainement calmé par la tempête, moi aussi, je profitais en silence du bonheur apaisant de l’homme, qui a une peut-être deux fois dans l’année, la chance d’être témoin et de ressentir le fascinant affolement de la nature. |