Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | The sun was at its highest point. Bronzed by the dust, its disk hung in the centre of an off-white, unclean sky, and its half-hearted shadow contorted and bristled under the soles of his shoes, sometimes grey and faded, and sometimes suddenly animated, becoming sharply defined, flooded with black, and particularly hideous. There was no sign of any road here – only uneven, greyish-yellow, dry clay which was cracked, compacted, as hard as stone, and so bare that it was impossible to understand where such a mass of dust had come from. The wind, thank God, was blowing onto his back. Somewhere, far behind in the distance, it had sucked up countless tonnes of vile, scorching-hot powder and had dragged it with stubborn obstinacy along the sunburnt ledge which nestled between the chasm and the Yellow Wall. At times its swirling gusts tossed the dust up to the very sky, and at other times it wound it up tightly to form a flexible, almost coquettish, cyclonic swan’s neck, or it might even simply churn like a billowing wave, then all at once become whipped up into a frenzy and hurl the prickly flour onto his back and hair, brutally pelting the back of his sweat-drenched neck, lashing his hands and ears, filling his pockets and pouring into his collar… There was nothing here. There had been nothing here for a long time. Perhaps forever. Just sun, clay and wind. Occasionally a prickly skeleton of a bush, torn out of the ground in some far-off place, would pass by, twirling and leaping like a crazed jester. There was not a drop of water and no sign of life. Only dust, dust, and more dust… From time to time the clay underfoot gave way, causing a considerable landslide. Everything here was as hot as hell. To right and to left, gigantic cliff faces – grey, as if sprinkled with flour – gave them the strangest and most unexpected appearance, and then disappeared, like ghosts, seemingly playing some kind of stony hide and seek. Meanwhile, the gravel under his feet became ever firmer, the loose shingle was gone in an instant, and his footsteps rang out once again on the clay. |