Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | The sun was directly overhead. The dusty copper disc floated in the centre of a dirty faded sky, while their deformed shadows twisted and bulged underfoot, at times grey and blurred, and at times suddenly coming alive, becoming crisp and deeply black, and hence especially ugly. There was no path here and never had been. There was only the dry, lumpy, yellow-grey mud, cracked, rock hard, and so bare, that it made no sense for there to be so much dust around. The wind was thankfully blowing from behind. Somewhere far, far back it sucked up endless tonnes of filthy, scorching grit and stubbornly dragged it along the torrid ledge, trapped between the abyss and the Yellow Wall. The wind threw it high up into the sky as a spinning tornado, then twisted it into flexible, like coy swan necks, whirlwinds, or simply rolled it forward as a swirling wall, and then, as if suddenly enraged, threw the pebbled powder against their backs and hair, whipping the dust against their sweat-soaked heads, lashing their arms and ears, and pouring it into their pockets and down the back of their clothing. There was nothing here and had not been for a very long time. Perhaps it had always been like this. Just the sun, the mud and the wind. Once in a while, a skeletal ball of shrubbery, torn out from God knows how far behind them, would shoot past, spinning and bouncing along its zigzag route. There was not a drop of water and no sign of life. Only the dust, and more dust... From time to time, the mud would disappear, and they would walk over a rocky scree. Everything around them was hellishly hot. On either side, giant stone outcrops would intermittently peak out from the roiling dust, grey, as if powdered with flour. The heat and the wind gave them strange and unexpected shapes, and it was frightening to watch them appear and disappear, like phantoms, playing a game of hide-and-seek. The stones underfoot would get larger and larger, and then the scree would suddenly end, and they would again be walking over the echoing mud. |